Наталья Гронская: "Власть иногда преувеличивает инфантильность молодёжи"

Наталья Гронская (Фото: РБК)

Ваша специализация – политические институты, процессы и технологии. Занимаетесь вы и политической лингвистикой. Звучит красиво и масштабно. Что это такое, и насколько она важна в вашей работе, в процессах, которым вы даете экспертную оценку?

Политическая лингвистика – междисциплинарная область науки, где встречаются язык и политика. И все, что в этой области происходит, является предметом изучения. Тема давно существует в научном поле, но в отечественном сообществе особенно бурно стала развиваться в 90-х.

Когда, собственно, и появились политики новой волны.

Это первое. А второе – политическая лингвистика востребована, когда есть конкурентное поле, коммуникативное пространство. Вполне естественно, что 90-е спродуцировали такой эффект – очень много было публикаций и переводов. В то время большой интерес был к Оруэллу и Клемпереру. В 1998 году была переведена книга последнего – "Язык третьего рейха". Удивительна история и судьба этого филолога, который сумел провести единственный в лингвистике эксперимент, находясь внутри нацистской Германии и её языка, при этом, будучи евреем, оставаясь выключенным из политической коммуникации. Жизнь его была сохранена только благодаря тому, что жена-арийка от него не отказалась. Он наблюдал и описывал язык, меняющийся незаметно для носителей, в котором происходила подмена смыслов, смещение понятий. Эта книга не могла появиться раньше, чем в 90-е. Так стартовала тема в целом.

Давайте перейдем к изменению смыслов и контекстов в настоящем. Прошлый год был назван годом постправды, когда люди хотят знать только то, что им больше нравится, и во что они верят. Нынешний – год фейковых новостей. Вообще, риторика у политиков меняется, и, как мне кажется, большинство их снова сваливается в формат популизма. Обещают светлое будущее, которое, если подойти к этому грамотно, никогда не наступит. Почему так происходит, и почему люди так этому верят?

Вопрос слишком сложен, чтобы дать однозначный ответ. То, о чем вы говорите, началось не вчера, и не сегодня. Это история середины XX века, когда политическая личность все больше становилась личностью говорящей, причем все это росло и развивалось, как говорят математики, по экспоненте. То есть количество речей, продуцируемых политиками, росло катастрофически, и вскоре сложилась ситуация, когда люди знали больше о том, что говорит политик, чем о его делах. Политических деятелей стали воспринимать через речи, обещания и эмоциональные лозунги. Вся политика стала вербальной, и, конечно же, электорат к этому адаптируется. Человек так устроен, что воспринимает хорошие новости с гораздо большим энтузиазмом, чем плохие. И поэтому любая власть, нацеленная на воспроизводство, этим пользуется.

Ну, хорошо. Пообещали, зачастую не сделали. Или пообещали одно, подразумевали второе, сделали третье. Количество информационных потоков становится все больше и больше. Мы живем в век "информационной жвачки": одни заголовки и подзаголовки, цитаты и лозунги. Человек, как считается, чувствует новость 15-20 мин., поэтому все, что нужно политику сегодня – каждый раз давать положительные месседжи. Все будет хорошо, все будет еще лучше, все будет совсем замечательно. Ты послушал, забыл, ждешь следующей порции эмоционального адреналина. Так ли это, и долго ли еще будет продолжаться?

Есть такой очень важный критерий – доверие. Доверие к власти – очень серьезный ресурс, и власть не должна его терять. Важно не только что-то транслировать, но и нести ответственность за то, что произносишь публично. Я с интересом наблюдаю феномен фактчекинга. Элементарная фактологическая проверка речей политиков приводит к тому, что можно заявить о некорректности или даже лживости определенных высказываний. И это очень опасно, поскольку, единожды потеряв доверие, приобрести его [вновь] гораздо сложнее.

Можно взять любого политика и найти у него несовпадения. Как мне кажется, уставшие от всего этого люди мимо ушей все пропускают. Нет ли у вас ощущения, что большая часть населения стала аполитичной, живет в бытовом формате? Для России это звучит так: лишь бы не было войны – остальное уж как-нибудь без нас.

Авторитетно говорить об этом можно только через исследования и экспертизы. Мы можем опираться на какие-то опросы ФОМа (фонда "Общественное мнение" – ред.) и "Левада-Центра", а они, кстати, не демонстрируют политической индифферентности. Другое дело – как динамично меняется ситуация в обществе. Процессы ускоряются не только в коммуникативном пространстве – в социальном, экономическом, во внешней политике, в любом другом. Дискурсивное восприятие все-таки позволяет нам оценивать, что же происходит вокруг.

Давайте тогда о Нижнем Новгороде. Насколько мне известно из результатов соцопросов и фокус-групп, здесь есть ожидание обновления. Среднее поколение, помнящее 90-е, сохранило ощущение, что Нижний Новгород занимал другое историческое место на карте России, был центром притяжения, городом смыслов и эмоций. Потом все как-то растерялось в рутине. И вот, снова есть запрос на развитие, на обновление идей. Так ли это?

Я могу оценивать это сегментно. Общаясь со студентами нашего университета действительно вижу запрос на обновление, особенно у молодежи, которая связывает свои планы с Нижним и Россией. Таких много. В этом и ресурс: очень много талантливых, способных, амбициозных, готовых изменять мир вокруг.

Про новое поколение только и говорят, что это нигилисты-консьюмеристы, родившиеся в норковых пеленках и выросшие в сытое время. Дескать, они хотят улучшения качества жизни, но "убиваться" ради этого, как наши родители, не желают. Вы согласны с мнением, что этот слой будет только расти, а предыдущее поколение уйдет?

Обычно ситуация гораздо сложнее, чем картинка даже в самых полных исследованиях. Да, есть процент молодых людей, плохо воспитанных родителями, и в этом больше вины семьи, нежели государства. Но общая картина совершенно неоднородная. Я каждый день сталкиваюсь с молодежью, которая вообще не относится к этой группе. Например, в молодой области нейролингвистики наши бакалавры начали серьезно заниматься наукой, требующей еще и медицинских знаний, чтения большого объема англоязычной литературы. Они занимаются этим, потому что есть социальный заказ, есть медики, которым требуется помощь нейролингвистов: при операциях, при реабилитации больных, при лечении детей с задержкой речи. Студенты обращаются к этой области исключительно потому, что она востребована в обществе, необходима городу и региону. Молодые люди – очень разные. Я бы не рисовала их одной краской.

Социальные сети полны рассказов о том, что к приезду оппозиционных политиков учителя и преподаватели начинают устраивать "компанейщину" образца советских времен, и это вызывает ироническую улыбку у людей думающих. Линейные подходы к молодежи, которая не смотрит телевизор, черпает информацию в интернете, не работают. Молодые люди из другого теста сделаны. Какие слова к ним должны подбирать современные политики?

Дело не только в словах, а все в том же доверии. Не надо упрощать молодежь, делать выводы, что вся она априори сидит в интернете и совершенно аполитична.

А они читают газеты? Я в последнее время таких не видел.

Не думаю, что чтение газет – высокоинтеллектуальное занятие в наше время. Не обладая прививками от пропаганды, молодые люди развивают в себе критическое мышление. В нашем университете это одна из задач, важный фильтр при восприятии поступающего потока информации. Привычка проверять авторитетность и надежность источника, включать голову, анализировать разные точки зрения, не лениться искать альтернативные мнения, не останавливаться на первых строчках – это есть в молодежи. Я бы не упрощала коммуникацию. Власть иногда преувеличивает степень инфантильности молодого поколения.

Политик, когда оказывается перед камерой и начинает что-то говорить, либо попадает в телевизор, либо нет. Это многих факторов касается: внешности, движения губ, улыбки, прищура, выражения эмоций. Мы знаем тех, кто, может быть, не так содержательны, но попадают в аудиторию. Бывает и ровно наоборот. Так каким же должен быть публичный политик сегодня? Что он должен из себя представлять, что должен уметь, чтобы понравиться людям и вызывать их доверие?

Если бы ответы были простыми, у нас были бы потрясающие политики, общающиеся в верном ключе и добивающиеся успеха с очень высокой эффективностью. В первую очередь, нужно быть искренним.

Для нынешней власти молодежь – та часть электората, которая никогда не ходит на выборы. В следующем году мы выбираем президента и губернатора. Конечно, стоит задача – привести молодежь, и чтобы она правильно проголосовала…

А правильно – это как?

Как хочет действующая власть. Как считаете, ваши студенты и аспиранты придут на выборы или останутся диванными критиками в сетях?

Я бы не забегала вперед. Многое будет зависеть от развития событий.

От используемых технологий?

Мне бы не хотелось, чтобы все зависело только от политтехнологов. Все-таки на этом поле очень много игроков. Электорат состоит из конкретных людей, думающих, связывающих с выборами свои ожидания, надежды на перемены в жизни или, напротив, на стабильность и равновесие. На их мнение влияют многие факторы, и как они развернутся в будущем году и сложатся в общую сумму, будет зависеть результат выборов. Да, есть технологии, но без людей они не работают. И не зря мы говорим о критическом мышлении. Сюжет куда сложнее.