Валерий Зусман: "Современному филологу необходимо искать амплуа"
Сравнительно недавно гуманитарии представлялись нам офисными сотрудниками, которые занимаются работой с текстами в тиши кабинетов. Теперь мы наблюдаем революционные изменения в обществе, где господствуют интернет и колоссальные объемы информации. Какой вы видите судьбу современных филологов?
Это очень сложный и объёмный вопрос. Думаю, у каждого судьба складывается по-своему. Для меня самое важное – чтобы прикладное начало, ключевое в нашей жизни, не разрушило понимания необходимости скрытых фундаментальных опор. Да, современный филолог живет в цифровом мире, обязан великолепно обращаться с гаджетами, понимать, что такое data, работать с корпусами текста, с цифровыми архивами. Но при этом он должен иметь твёрдые основы, должен быть выучен как гуманитарий, знать вехи истории и культуры.
Недавно встретил знакомого филолога в возрасте: он такой книжник, читатель замечательный, глубоко знает мировую литературу. Несмотря на почтенный возраст, следит за тенденциями, за процессами в интернете. В разговоре посетовал, что заболевает, читая в сети тексты без знаков препинания, с сокращениями и бог знает как написанные. Мне кажется, мы переживаем момент, когда хаос при революционном рождении неизбежен, и должен начаться процесс упорядочения. Что в этой связи могут сделать филологи?
Я очень хорошо понимаю страдания этого человека. Иногда у меня случается аналогичный испуг – такие смешанные состояния вплоть до панических. Вместе с тем, во мне есть что-то неправильное по отношению к классическому пониманию филолога. То, что присутствует и употребляется в жизни, имеет право на существование. Для меня это – не единственно правильный тезис, но очень важный. Даже когда встречаю ошибочное ударение в слове, я признаю это как лингвистический факт – понимаю, что это есть, хотя и огорчаюсь.
И как во всём этом найтись специалистам филологического профиля?
Эти процессы представляют собой редукцию каких-то оснований. Чтобы что-то сокращать, нужно что-то иметь. Поэтому я начал с мысли о необходимости фундаментальных опор. Если они есть, можно смело идти в этот мир, как вы выразились, хаоса. Вообще, это не хаос, а другая знаковая система, другой информационный ритм.
Мне известно, что в недрах нижегородского филиала НИУ ВШЭ возникла, на мой взгляд, очень интересная программа "Литература и медиа". Расскажите о ней подробнее.
Это как раз тот самый путь от основ к тому, что с ними происходит в современной жизни, как они могут редуцироваться, сокращаться, видоизменяться и прикладываться к чему-то конкретному. Литература – это, как известно, мир словесных текстов, а медиа – совершенно другой мир, где тексты являются лишь его частью, так как рассказы могут быть и визуальными. Превращение словесного образа в визуальный, умение переходить от одной знаковой системы к другой, рассказывая интересные вещи – это то, что необходимо студентам в магистерской программе.
Справедливо. Сейчас мир всё больше воспринимается через картинку или звук, и многие вещи, которые мы раньше подробно и внимательно изучали в тексте, теперь выглядят иначе. Не случайно возникло понятие "клипового сознания".
Я к этому термину отношусь осторожно. Для меня это не "клиповое" сознание, но другой тип выражения, другой язык – иконографическое сознание, сознание в знаках и картинках. Мы живём в ином типе рассказа. И грамотный филолог – тот человек, который может "переключаться" между этими типами
А что делать с объёмными текстами Льва Толстого, Джеймса Джойса, Марселя Пруста и Федора Достоевского? Их ведь в картинки не переведёшь, и с текстами придётся продолжать жить.
Работать с текстами нужно обязательно, но при этом нужна навигация. Надо направлять читателя, слушателя и смотрителя, приближая его к миру этого текста. Не отпугивать ни в коем случае, не примитизировать. Пастернак говорил, что невозможно к концу жизни не впасть в простоту, но сложное понятнее людям. Значит, необходимо с помощью новой навигации невероятную сложноть сделать более близкой людям.
Можно ли привести к тексту через интерес к картинке и визуальному ряду?
Для меня программа "Литература и медиа" и судьба современного филолога раскрываются в слове "переживание". Если есть переход от абстрактного к собственному опыту, чему-то более значимому и конкретному – это очень важный и правильный путь. Волга, Стрелка, улицы города – это места с памятью, а филолог способен от картинки перейти к ассоциативному ореолу, к памяти, которая есть у каждого места. Наша программа стала попыткой сделать ассоциации более доступными современному человеку в привычных для него формах интернет-журналистики и интернет-радио.
Замечено, что с появлением экранизации классики интерес к первоисточнику также усиливается. Была неплохая телевизионная постановка "Идиота", с появлением которой книги Достоевского раскупили. Такой путь тоже возможен, но надо же этим заниматься на научной основе.
Не знаю насчет научности, но вы правы: фильм становится звеном на пути к книге, и это совершенно замечательно. Второй вариант – приблизить человека к классическому произведению, выбирая какой-то момент, пусть и не самый главный, и интерпретируя его. Интерпретация – метод любой истолковывающей науки, любого подхода сознания к тому, с чем оно имеет дело. Алёшка из пьесы Горького "На дне" ложится на мостовую и играет на гармошке, что-то поёт и кричит. Это состояние человека, которое можно интерпретировать совершенно с разных точек зрения: и с ментальной, и с исторической. Казалось бы, ничтожная сцена может быть истолкована как судьба человека, культуры или языка. Или возьмем великолепный рассказ Чехова "Мужики": вся эта духота и безысходность деревенской жизни, с которой сталкивается героиня произведения, и вдруг она понимает, что вокруг те же самые люди, и они – хорошие.
Это понимание приходит только через глубинное прочтение текста, разве нет?
Да, но благодаря интерпретации. Нужно смело вводить человека в неё в любом месте произведения, а это и делают современные медиа.
Я порой сталкиваюсь с людьми, по сравнению с которыми Эллочка из "12 стульев" Ильфа и Петрова с её запасом слов – просто профессор филологии. Как сделать грамотный русский язык престижным, выстроить систему коммуникаций и образования таким образом, чтобы людям захотелось говорить на языке, оставленном в наследство нашими классиками?
Русский язык можно защищать с разных позиций, и одна из них – музыкально-фонетическая. Мне кажется, что звуковой строй языка и связанная с ним интонационная культура – то, что подвергается наибольшему ущербу и деформации. Посмотрите на синтаксическое устройство фразы, на то, как неправильно произносятся звуки – а ведь в русском языке долготу и краткость звучания никто не отменял. Хотя, конечно, разные оттенки и вариации языка надо сохранять. Нельзя оставлять один усредненный вариант. Филология помогает сохраниться вариативности, причём в разных средах, в том числе, цифровой.
Каких преподавателей вы хотите привлечь к новой программе? Это должны быть нижегородцы?
Не только. Есть замечательные нижегородские преподаватели, но для будущих магистров программы мы ищем амплуа: его поиск в современной жизни – судьба любого филолога. Филолог – это образованный человек в мире словесных знаков, но ему нужно найти место в реальной жизни, не сократить, а применить свою образованность. Благодаря этой программе, в мире интернет-журналистики и оцифровки архивов мы ищем такие амплуа для будущих специалистов. Для этого нужны разные преподаватели: с одной стороны, классические филологи, которые умеют сделать рассказ не только академичным, но и интересным, с другой – практики, живущие в современных медиа, знающие, как устроены соцсети, понимающие плюсы и минусы фейсбучного сознания. Поэтому мы будем приглашать нижегородских интернет-журналистов и редакторов, медийных людей из Москвы, Санкт-Петербурга, а также специалистов из других стран.
